Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Шульман Нелли (читаемые книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
— Это циркуль, — подумал он. "Циркуль и наугольник. Зачем они мне?"
— Золото, — Василий усмехнулся. "У нас на Алтае сего добра — хоша лопатой греби. Ты спрячь, — он ласково коснулся темных волос Джованни, — пригодится когда-нибудь". Василий взглянул на булавку: "А что сие-то?"
— Инструменты, — Джованни посмотрел куда-то в сторону. "Этим углы измеряют, а этим — окружности чертят".
— Так ты инженер, — всплеснул руками Василий. "Здешний инженер, Федор Петрович его звали, говорят, шахты взорвал — и себя, и всех кто там был, — он указал на вершину горы, что купалась в расплавленном золоте заходящего солнца.
— Федор, — пробормотал Джованни. "Я его помню, мы с ним вместе работали".
— Точно инженер, — порадовался Василий и велел: "Ты сиди, я сейчас костер разожгу, и поедим что-нибудь".
Джованни пошевелил губами. Обессилено откинувшись назад, почувствовав спиной бревна частокола, он вдруг заплакал.
— Не надо, — тихо попросил Василий. "Сие пройдет, милый мой. Все вспомнишь, и будет по-прежнему".
Мужчина вытер лицо рукой: "По-прежнему уже не будет, никогда". Над их головами кружились птицы, потрескивали дрова в костре. Василий, счищая кинжалом обгоревшую корку на хлебе, испытующе взглянул на Джованни. Тот сидел, закрыв глаза: "На восток надо идти, я помню".
— Правильно, — обрадовался Василий и зашептал: "Тут, Ванюша, истинной веры нет, везде развращено, пестро, даже у нас в скитах и то — не такие старцы, как ранее были. Надо в Беловодье пробираться, иже сказано: "Сие место, в коем несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная". А оно как раз — на востоке.
— А что это — Беловодье? — спросил Джованни.
— Вертоград веры истинной, — Василий стал резать хлеб. Передав Джованни кусок, он добавил: "Там злата и серебра несть числа, живут люди в покое и блаженстве". Он внезапно остановился: "А ты ведь никонианин, должно, Иван Петрович, бороду бреешь и табак куришь? Нельзя мне с тобой за трапезой сидеть, да что уж тут…, - он тяжело вздохнул.
— Не курю, — ответил Джованни. "И не курил никогда. Это я помню".
— Ну и сие хорошо, — Василий улыбнулся: "Переночуем, кого найдем, похороним, и пойдем, Ванюша".
— Пойдем, — согласился Джованни, пережевывая хлеб, принимая от Василия оловянную флягу с водой.
На дворе крепости, над грубым восьмиконечным крестом, стояли двое мужчин.
— Господи, — громко сказал Василий, — призри сих младенцев, отроков и отроковиц, от рук Антихриста невинно убиенных, дай им покой в обители Твоей, и жизнь вечную.
— Аминь, — Джованни прикоснулся к наскоро сколоченным доскам. "Совсем маленькие, — подумал он, — Господи, за что ты так?"
— Вот видишь, — вздохнул Василий, когда они уже выходили из ворот крепости, поворачивая на восток, к Яику, и вправду — тебя Иваном Петровичем зовут.
Джованни достал из кармана кафтана потрепанную, затоптанную сапогами тетрадь, и на ходу раскрыл ее. "Иван Петрович", — прошептал он, глядя на подпись внизу рисунка.
— И читать умеешь, — восхищенно заметил Василий.
— Федор, — пошевелил губами Джованни, листая страницы. "Марья". Он смотрел на лица, узнавая, и не узнавая их: "Этот мальчик, беленький, которому в голову выстрелили, — я помню, это он рисовал. Миша его звали".
— Упокой господи душу раба твоего, отрока Михаила, — перекрестился Василий, и горько добавил: "Искра Божья в нем была, богомазом мог бы стать. Ну, — он взглянул вперед, — с Богом, Ванюша, путь у нас долгий впереди.
— Долгий, — согласился Джованни, посмотрев вдаль, на блестящую ленту Яика.
Две темные точки пропали в бесконечной, залитой солнцем, весенней степи.
Шатры были раскинуты на невысоких, покрытых уже вытоптанной травой холмах. Вдали текла Волга — мощная, широкая, над лагерем, клекоча, вились чайки.
Всадник на вороном коне остановился, взглянув вверх, на реющие над шатрами стяги, и, улыбнувшись, повернулся к тем, кто следовал за ним: "Вот и добрались до места пребывания его величества государя. Давайте, — он поторопил конницу, — спешивайтесь, хотя мы тут ненадолго, скоро на Москву пойдем".
Он посмотрел на розовое сияние рассвета над Волгой. Легко спрыгнув на землю, поправив лук за спиной, юноша пошел по широкой тропинке наверх, к большому шатру, что стоял в центре лагеря.
— Салават! — обрадовались казаки, сидевшие у входа. "Как там, на том берегу?"
Юноша, — лет двадцати, — невысокий, легкий, смуглый, с падающими на плечи густыми, черными волосами, обнажил в улыбке белые зубы. "Михельсона не поймал, — грустно сказал он, растягивая русские слова, — ушел, собака. Но пять сотен ихних на поле боя осталось. А тут что? — он обвел рукой лагерь.
— Десять тысяч человек и еще идут, — гордо сказал один из казаков. "Государь манифест будет читать сегодня, крестьян освобождать, так что приводи своих".
— Спит еще? — кивнул юноша на шатер.
— Он тебе порадуется, — улыбнулся казак, — все же с весны не виделись, ты у себя в горах воевал. Мы заводы на Урале брали, теперь у нас и пушки есть, и ядра.
— Это хорошо, — Салават опустился на землю, и, открыв свой заплечный мешок, достал оттуда тонкую флейту. "Только лук, — он мечтательно улыбнулся, — все равно лучше. Лук и верный конь".
— А что сие? — спросил один из казаков.
— Курай, — нежно ответил юноша, погладив его. "Я тихо, государя не разбужу".
Он поднес к губам флейту. Закрыв глаза, пробежав тонкими пальцами по отверстиям, немного подождав, юноша заиграл.
Мелодия — медленная, протяжная, пронеслась над лагерем. Салават положил флейту на колени: "Это песня. Ехал с наших гор сюда и сочинял. Про Урал. Знаете, как у нас говорят, — был великан, что носил пояс с глубокими карманами, и прятал в них все свои богатства. Однажды великан растянул его, и пояс лег через всю землю — так и получился Урал".
— Так спой, Салават, — попросили казаки.
Юноша помолчал. Склонив голову набок, глядя на восток, он запел — ласково, чуть улыбаясь.
— подбирая слова, медленно, перевел Салават: "Еще поиграю. Когда играю — песня сама в голову приходит".
Марья повернула голову и прислушалась — за пологом шатра раздавалась какая-то мелодия — тонкая, чуть уловимая.
— На меня смотри, — приказал ей сверху Пугачев, и грубо повернул ее голову. Он усмехнулся, глядя в лазоревые глаза, и, запустив руки в распущенные, белокурые волосы, опрокинул ее на кошму. Она лежала, молча, стиснув зубы, чувствуя резкие толчки. Потом он, тяжело дыша, поднялся. Марья, сдвинув ноги, перевернулась на бок. Атаман оделся. Наклонившись, он взял ее сильными пальцами за подбородок.
— Скоро на Москву отправимся, инженерша, — сказал Пугачев, оскалив зубы. "Ты помни — коли ласковей будешь, так я тебя при себе оставлю, как на престол взойду, а нет — под всеми казаками моими поваляешься. Видела, что они содеять могут".
— Видела, — глухо сказала девушка. Незаметно вонзив ногти в ладони, она подставила ему губы для поцелуя.
— Вот так, — сказал Пугачев, оторвавшись от нее, беря в большую ладонь нежную, белую грудь девушки. "Вставай, прибери тут все, сегодня трапезовать с атаманами буду. Салават мой приехал, — он внезапно рассмеялся, и кивнул в сторону выхода из шатра, — на курае играет".
